Лев Златкин - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]
Но в эту секунду дверь отворилась и в образовавшуюся щель выглянул надзиратель. И мощный удар мяча пришелся прямо ему в глаз. Глаз заплыл кровью, прямо на глазах у задержанных вырос огромный синяк.
Однако второй глаз надзирателя отлично видел, кто нанес столь меткий удар по служителю закона.
— Строиться! — завопил надзиратель, чтобы скрыть боль. — Прогулка закончена!
Построившись парами, как в детском саду, задержанные двинулись обратным маршрутом в камеру. С теми же остановками у каждой решетки. Правда, с ними не было Айрапетяна.
Надзиратель с фингалом оказался злопамятным и у решетки, выпустив всех в следующий сектор, оставил Айрапетяна на своей стороне, а затем увел куда-то. И никто не посмел вмешаться.
«Как стадо баранов, право! — подумал Рудин. — Любого могут взять и под нож, а мы только радоваться будем, что взяли соседа, а не тебя. Девиз один: „Умри ты сегодня, а я завтра!“»
Большой шмон уже закончился, и продезинфицированная камера противно пахла карболкой в сочетании с еще какой-то гадостью.
Арестанты забрали свои проверенные на законность вещи и все зашли в камеру.
Кузин даже дожидаться не стал, когда за ними закроют дверь, и бросился прямо к большому шкафу, где у каждого на определенной полке было свое местечко для продуктов.
— Что-то я проголодался! Свежий воздух всегда у меня вызывает аппетит.
Он достал оставленные с завтрака два куска черного хлеба, разрезал каждый на две равные части, густо намазал сливочным маслом и пригласил Великанова разделить трапезу.
— Присоединяйся, Андрей Андреевич!
— Спасибо, Сергей Сергеевич! Так обед скоро!
— Что это за обед? Баланда!.. Нет, мои обеды, видно, закончились!
Сойкин завистливо протянул:
— На воле ты свой аппетит удовлетворял! Икорка там, балычок… Небось, летал позавтракать в Сочи, а пообедать в Ленинград?
— Отстань ты от меня, ради Бога! — взмолился Кузин.
— Ненавижу буржуев! — разозлился Сойкин. — Из-за таких, как ты, мне второй срок мотать…
— Что прилип к человеку? — заступился Великанов.
Сойкин отошел от Кузина, но словесный понос из него все лил, не кончаясь:
— Да какой это сейчас человек? Он там был человеком, на воле, когда деньги были и власть, а здесь он уже полчеловека, а срок припаяют, в зоне дерьмом опустят.
— Опускают того, кто опускается! — вмешался Григорьев.
Сойкин побаивался Григорьева, поэтому прекратил спор, бросив напоследок пообиднее:
— Только деревья умирают стоя.
И пошел к крану пить воду, чтобы скрыть и обмануть чувство голода.
— Присоединяйтесь к скромной трапезе, Андрей Андреевич! — вторично пригласил Великанова Кузин.
После второго приглашения отказываться было совсем неудобно, и Великанов охотно присоединился, тем более что денег на ларек у него не было. Поесть же Великанов любил.
Все ждали обеда и занимались кто чем.
Григорьев, шуганув Сойкина, лёг на койку отдохнуть, хотя спать не хотелось. Рудин пристроился в его ногах посидеть. Увидев лежащую на койке книгу, попросил Григорьева:
— Почитать можно?
— О чем разговор? — разрешил Григорьев. — Читай на здоровье.
Поворов бродил возле двери, ожидая, когда откроется кормушка. Переживания от перенесенного унижения и полученных побоев не лишили его, как ни странно, аппетита.
Маленький беспрестанно терзал Рудина вопросами:
— Почему они забрали Айрапетяна? Для чего? Что он им сделал?
Рудин на каждый вопрос отвечал односложно:
— Не знаю!
Хотя мог предположить, что ничего хорошего Айрапетяна там, куда отвел его надсмотрщик, или вертухай, как называли в тюрьмах надзирателей, не ждет. Мстительное выражение лица вертухая, уведшего Айрапетяна, ясно об этом говорило.
Великанов, разделив трапезу, пусть и скромную, с Кузиным, решил продолжить и разговор с ним, тем более, что многое в этом деле интересовало его.
— Скажи, Сергей Сергеевич, заколачивал ты много?
— Выше крыши! — рассмеялся Кузин. — Тайна сия велика есть. В «Большом доме» мне обещали, если сдам им миллион, скосить срок до семи лет, а то и меньше, если применят статью сороковую. А не сдам — намотают полную катушку. В лучшем случае — пятнарик.
— А ты не виноват! — ахнул Великанов.
— Не виноват! — подтвердил Кузин. — По этой статье не виноват! Дали бы мне за обман года три, и все дела. А ты разве себя виноватым считаешь?
— Конечно, нет! — закипятился сразу Великанов. — Разве можно говорить пьяному в лицо гадости, к тому же в присутствии женщин. Вот его лицо и пострадало. Дал я ему раз, а рука у меня, сам видишь, тяжелая. Он с копыт. К сожалению, не один. Старушка пострадала. Этот козел сшиб ее, руку она сломала. А меня тут же менты повязали. Старушка руку сломала, а я — жизнь!.. «Сижу на нарах, как король на именинах, — неожиданно заголосил Великанов, — и пайку черного желаю получить…»
И так же неожиданно смолк, вызвав лишь удивление на лицах сокамерников. От него такой выходки не ожидали.
— Боже! — не удивился один Кузин, — Да здесь любого возьми — не виновен…
— Не виновен! — упрямо повторил Великанов.
— Куда это Вано Айрапетяна дернули по дороге с прогулки? — спросил Кузин.
— Придет, узнаем!
— А он не стучит? Не наседка? — продолжал Кузин свои бестактные вопросы.
Великанов равнодушно пожал плечами.
— Язык держи от самого себя на запоре, тогда и во сне не проговоришься, — ответил он, подумав несколько секунд. — Как узнать: кто здесь кто?
— Ху есть кто, кто есть ху? — засмеялся впервые за день Кузин.
Засмеялся не животным смехом, каким всегда смеялся в тюрьме сальным шуточкам и грубым розыгрышам, а впервые легко и свободно, оценив свой юмор.
— У каждого маска на лице! — не оценил юмора Кузина Великанов. — И легенда на языке.
— А в обвиниловке тоже миф. Отсутствием воображения следователи не страдают, — вздохнул печально Кузин, вернувшись с небес после секунды освобождения на землю, в тюрьму.
Великанов отмахнулся от нежелательной темы.
— Что же ты хочешь? У них тоже план, который надо выполнять любой ценой.
Но Кузин завелся.
— Почему же они называют себя правоохранительными органами, а не правонарушительными?
— Своя рука — владыка! — сказал Великанов и ушел.
Он прекратил спор испытанным способом: пошел на толчок.
7
Кобрика привезли в Бутырку к обеду и поставили в общую очередь.
Однако, когда он подошел к писарю и тот, заполнив формуляр, привычно послал его к парикмахеру, подошел какой-то человек в штатском, взял Кобрика за руку как маленького и повел за собой.
Идти им было недалеко.
Небольшой коридор привел их к железной двери, открыв которую они попали в большую, просторную комнату, меблированную старинной мебелью тридцатых годов.
Обеденный стол, стоящий посреди комнаты, был готов принять гостей немедленно. Он был не только сервирован. На нем стоял полный комплексный обед из хорошего ресторана: салат из помидоров со сметаной, в тарелке дымился густой борщ тоже со сметаной, а на другой тарелке лежал горячий лангет с жареной картошкой и с зеленым горошком.
Человек в штатском молча указал рукой сначала на раковину с краном, затем так же молча на обед, стоящий на столе.
Кобрик почувствовал голод и не заставил себя упрашивать. Он торопливо вымыл руки и сел за стол.
Поглощаемая им пища была превосходного качества и свежести. Кобрик быстро умял и салат, и борщ, и лангет.
Только он подумал, что неплохо бы было превосходный обед закончить чашечкой такого же превосходного кофе, как неулыбчивый человек в штатском принес мельхиоровый кофейник и чашку с блюдцем.
Так же молча, без малейшей эмоции он налил Кобрику большую чашку такого превосходного кофе, что Кобрик почувствовал себя чуть ли не «Железной маской».
«Может, они меня не за того принимают? — подумал он. — Что-то очень много молчания и загадок».
Выпив чашку кофе, Кобрик почувствовал приступ болтливости.
— Примите от меня все самые лучшие благодарности, которые есть на свете! Но чего мы ждем?
Человек в штатском молча кивнул на телефонный аппарат, находившийся рядом с ним.
— Ага! — понял Кобрик. — Мы ждем звонка… И как долго мы будем ждать звонка?
Человек в штатском пожал плечами.
— И все время молча? — Кобрик чувствовал, что его просто распирает от желания поговорить. — Может, вы мне что-нибудь расскажете?
Человек в штатском улыбнулся, но отрицательно покачал головой.
— Ясно! — согласился с собеседником Кобрик. — «Час молчим, другой молчим, наконец мой собеседник сказал: „Пароход идет!“»
«Собеседник» улыбнулся, но не ответил.
— Хорошо! — согласился с неизбежностью Кобрик. — Я могу вам рассказать какую-нибудь историю. Хотите?
